Синодальный отдел по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИМосковского Патриархата

На главнуюЭлектронная почтаRSS

«У Церкви нет задачи понравиться»

«У Церкви нет задачи понравиться»

Как работают церковные пресс-службы? Нужен ли Церкви пиар? Кто может высказывать церковную точку зрения? Ксения Лученко расспросила тех, кто отвечает за информационную политику Русской Православной Церкви.

(Интервью с руководителем пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси диаконом Александром Волковым можно прочитать на Colta.ru)

Владимир ЛЕГОЙДА, председатель Синодального информационного отдела Русской Православной Церкви

— Информационной работой в Церкви занимаются две структуры — ваш Синодальный отдел и пресс-служба патриарха. Как распределяются полномочия?

— Синодальный информационный отдел (СИНФО) — это в каком-то смысле аналог светского министерства. Патриаршая пресс-служба занимается информационным обеспечением деятельности Святейшего патриарха. Наш Информационный отдел — общецерковной проблематикой. Мы несем ответственность за официальный сайт Русской православной церкви (в ведении пресс-службы находится только наполнение раздела «Патриарх»), взаимодействуем со светскими СМИ — федеральными телеканалами, журналами, газетами, интернет-изданиями. Если пресс-служба с епархиями соприкасается главным образом во время патриарших визитов, то для нас взаимодействие с ними — ежедневная работа, причем не только бюрократическая. Например, в прошлом году во всех епархиях на территории Российской Федерации и в митрополичьем округе в Казахстане мы проводили курсы повышения квалификации для сотрудников епархиальных СМИ и пресс-служб.

— Разъясняли генеральную линию?

— Знаете, я даже в шутку не готов использовать это выражение. Оно семантически весьма определенное, создает вполне понятные коннотации, которые никакого отношения к работе СИНФО не имеют. Наша задача — чтобы не было разрыва не только географического, но и смыслового между Москвой и епархиями, чтобы с помощью современных коммуникационных ресурсов на местном уровне располагали тем же объемом информации, что и в центре. Так создается единое информационное пространство Русской православной церкви — задача, решение которой возложено на наш отдел. Мы считаем необходимым, чтобы каждая епархия в обязательном порядке создала и поддерживала свой сайт, который станет источником информации и о церковной жизни на местах, и о проблемах общецерковного масштаба. СИНФО совместно с Управлением делами разработал единые требования к епархиальным сайтам, которые обеспечивают единообразие в церковной информационной политике.

— Напрашивается аналогия скорее не с министерством, а с Администрацией президента.

— Если я соглашусь с вами, то, боюсь, у некоторых коллег это вызовет такие интерпретации, которые будут мало соотноситься с реальностью. Мы главным образом занимаемся смыслами, идеями, содержанием медийного поля. Наша задача — чтобы голос Церкви присутствовал в СМИ и чтобы это присутствие было адекватно. А также чтобы оно не определялось полностью, как это, увы, часто бывает, внешней повесткой дня, нередко вторичной для собственно церковной жизни.

— Недавно патриарх Кирилл сказал, что в Церкви пиара нет, что он там по определению невозможен. Вы говорите про круглые столы и обучающие курсы по связям с общественностью. Так церковный пиар все-таки существует?

— Полагаю, речь идет о двух разных вещах. Во-первых, совершенно определенно Церкви чужды пиар-технологии, которые принято называть черными или серыми. Во-вторых, Церковь не нуждается в пиаре как элементе маркетинга, направленного на продвижение товара. Христос в имидже не нуждается.

Вместе с тем, конечно, связи с общественностью — часть работы в информационном поле, и это забота Информационного отдела, с этими целями он и создавался. Кроме того, не применяя грязные технологии, нужно для собственной безопасности знать, как они работают. Поэтому СИНФО ведет серьезную аналитическую работу. Но набором определенных инструментов мы пользуемся, изучаем его. Скажем, одно из основных положений для специалиста по связям с общественностью — нельзя врать, надо всегда говорить правду. Вполне согласуется с христианскими принципами, не так ли? При этом задача в кризисной или конфликтной ситуации — сделать акцент на то, что делается, чтобы ситуацию исправить. Если у вас завалило шахту и погибли десять человек, пресс-секретарь должен сразу признать, что это произошло, но потом рассказать, что делается, чтобы хоть как-то смягчить последствия.

Христос в имидже не нуждается.

— Можете привести пример из своей практики, рассказать про вашу «шахту»?

— Не знаю, насколько это может быть аналогом, но история очень показательна. Недавняя трагедия в Крымске. Ее все очень близко к сердцу приняли. Сотрудники Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению моментально включились, стали оказывать помощь. Святейший патриарх с первых часов, как только о трагедии стало известно, лично контролировал церковную помощь пострадавшим, вникал в каждую деталь — сколько поедет волонтеров, где они будут жить, чем конкретно заниматься и так далее. И вдруг господин Гельман публикует у себя в блоге информацию со ссылкой на кого-то, что священники в Крымске за деньги отпевают погибших. Это републикуется на сайте «Эха Москвы», получает широкую огласку, вполне понятные комментарии. Я сразу позвонил Венедиктову и сказал: «Алексей Алексеевич, у меня к вам просьба — пригласите в эфир двух священников, которые только что вернулись из Крымска». На следующий день в передаче у Нателлы Болтянской были двое наших батюшек. Таких ситуаций много. Практически каждый день.

— Патриарх сам читает прессу или пользуется информацией, предоставленной вами?

— Если есть возможность, Святейший смотрит новости по ТВ или в интернете. Наша задача — дать предстоятелю адекватную картину того, что происходит в СМИ. Мы мониторим медиаполе и предоставляем системную информацию, которая определенным образом структурирована; словом, отвечаем за базовый анализ трендов, как сейчас говорят.

— То есть от вас зависит, как патриарх видит ситуацию в Церкви и стране?

— Уверяю вас, патриарх имеет более полное представление о ситуации и в Церкви, и в стране, чем то, которое можно почерпнуть из СМИ. Он же не на необитаемом острове находится, куда доходят только сводки нашего отдела. Ежедневно предстоятель прочитывает сотни страниц документов самого разного характера, еженедельно встречается с десятками самых разных людей. Можно не сомневаться в объемности его видения. Те, кто внимательно слушает, что говорит Святейший, легко могут это почувствовать.

— Насколько патриарх открыт для своих сотрудников? Вы часто с ним встречаетесь?

— В речи на интронизации Святейший сказал, что в жизни патриарха нет и не может быть ничего личного. Для кого-то, возможно, эта фраза протокольная, официально-торжественная, для меня — реальность, которую я вижу каждый день. Рабочее взаимодействие с патриархом происходит совершенно неформально. Главный вопрос — не в открытости, с ней нет проблем, а в дефиците времени. Поэтому рабочие совещания проходят в самолете, в автомобиле… В любое время. Помню первый день патриаршего визита на Украину в2009 г. — поздний вечер, я уже у себя в номере что-то спокойно читаю, и вдруг мне звонят и говорят, что Святейший ждет на совещание. Так что мы находимся в режиме постоянной готовности.

Возьмем заседания Высшего церковного совета: это регулярные рабочие встречи, где не для галочки отчитываются о проделанной работе, а обсуждают реальное положение дел — открыто, четко и без прикрас. Сначала не все были готовы к такому стилю работы, ведь раньше такого в Церкви просто не было. Люди просто не думали, что патриарх хочет всерьез узнать их точку зрения, получить их экспертизу. Помните призыв Высшего церковного совета в апреле 2012 года прийти на молебен к храму Христа Спасителя? Идея была окончательно сформулирована прямо на заседании, активно обсуждалось, что и как проводить, как приглашать людей. В процессе живой дискуссии родился единственно правильный ответ — давайте вместе помолимся...

— Раз уж зашла речь о том молебне — не было опасений, что такой ответ на претензии, которые у кого-то возникли к Церкви, может спровоцировать новые, усилить возникшее противостояние?

— Молитва не может привести к эскалации противостояния. Да и саму эту ситуацию как-то язык не поворачивается назвать пафосным словом «противостояние». Святейший патриарх на последнем Епархиальном собрании очень точно назвал нападки на Церковь комариными укусами. То есть нас это не очень сильно задевает, но и поощрять «комаров» мы не намерены. Христианин должен стремиться следовать примеру Христа. Спаситель, когда служитель в Синедрионе ударил Его, сказал: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18:23).

Знаете, в 90-е годы в своем кругу мы спорили, вмещается ли вообще религия в медийный формат. А сейчас проблема уже не в том, вмещается или нет, а в том, что формат нам задает повестку, внешний фактор начинает определять, что говорится о религиозной жизни, и, кстати, не только в медиа. Вот, например, борьба с ювенальной юстицией. Мало того что в дискуссии о ювенальной юстиции звучат крайние точки зрения — меня тревожит, что в этих спорах мы забываем, что такое вообще православная семья. Внешний по отношению к жизни христиан фактор меняет нашу внутреннюю повестку. Я не против обсуждения этой важной темы. Я против того, чтобы к ней сводился разговор о семье в нашем «православном дискурсе».

— Наверное, это и называется секуляризацией — когда самосознание социального индивида начинает брать верх над христианским самосознанием?

— Да, опасность такая есть, и она осознается многими верующими. К сожалению, и многие СМИ, в том числе православные, вносят свой вклад в превращение Церкви в место общественно-политических споров. Надеюсь, эта тенденция не получит развития и возобладает все-таки самосознание христианина.

Эта проблема осознается священноначалием — Святейший патриарх, выступая на Епархиальном собрании Москвы в декабре 2012 года, констатировал: «В виртуальном пространстве формируются группы церковных либералов и консерваторов, которые ищут не Истину, не правду Божию, а способ, как больнее уколоть, острее уязвить друг друга. Это весьма печальная тенденция. Внутрицерковные разделения, распри и вражда — свидетельство младенчества в вере, ребячества, которое подчас принимает хулиганские формы. Но если для медийного формата общения подобные явления вполне естественны, поскольку соответствуют современным представлениям о свободомыслии, то для нашей многовековой церковной традиции все это глубоко чуждо, как чуждо и противно это самому духу Евангельского учения».

— Как, в свете этих слов, вы относитесь к действиям «православных активистов»?

— В Евангелии есть, если угодно, методология исправления мира: чтобы убрать сучок в глазу брата, нужно сначала вытащить бревно из своего. Наша проблема в том, что мы, не подготовленные аскетическим подвигом, выходим менять мир. Это касается и православных активистов. Но и тех, кто на чем свет клянет православных активистов, это касается не в меньшей степени. Религиозную мотивацию тех и других я понимаю и не вижу в ней ничего плохого. Кстати сказать, а что в действиях этих активистов отличается от схемы действий героя честертоновского романа «Шар и крест»? Вышел такой парень-зилот, витрину разбил, где был выставлен журнал, оскорбляющий Божию Матерь. Читая книжку, мы сопереживаем его благородству, его искреннему желанию защищать свою веру, пусть даже подобным способом; он кажется нам героем. А вот современный православный активист — так сразу сволочь. Многие в Фейсбуке пишут — ах, какие мерзавцы! Проклятые фанатики, они не любят ближних, негодяи! Понимаете? В таких отзывах — что, сплошное человеколюбие, что ли? Многие, обличающие православных активистов в ненависти, страдают тем же самым.

— В свое время Интерфакс ввел такой формат новостных заголовков: «Церковь считает», «В Церкви сказали». Что из сказанного в СМИ тем или иным священнослужителем можно считать позицией Церкви?

— В работе с журналистами мы всегда объясняем, что нельзя выдавать на уровне заголовков «Церковь считает» каждый раз, когда человек с крестом или даже с панагией что-то сказал. Кстати, отец Андрей Кураев говорит, что все, что выходит за рамки Символа веры, не является церковной позицией. Не готов с этим согласиться. Да, есть важнейшая сфера церковной жизни, по которой у христиан не может быть расхождения, есть набор догматов, общий не только для Русской церкви, а для всего Вселенского православия. Но есть еще 15 поместных православных церквей, и каждая может иметь свою официальную позицию по этическим и общественным вопросам, которые актуальны для конкретной церкви или государства.

— Что, в таком случае, следует воспринимать как официальную позицию Русской церкви?

— Позицию Поместного, Архиерейского собора, Синода и патриарха, если его мнение не оспорено Синодом. А также тех людей, кто уполномочен говорить от имени Церкви в каждом конкретном случае. Общественно значимые темы, которые нуждались в пояснении, отражены в «Основах социальной концепции Русской православной церкви», официальном документе, принятом в 2000 году Архиерейским собором. Перечень тем, разумеется, не закрыт, что-то со временем стало нуждаться в пояснениях. Скажем, тема прав человека в 2008 году была развита в отдельном церковном документе — «Основах учения о достоинстве, свободе и правах человека».

— А если речь не об общих принципах, а о конкретной, текущей ситуации, — кто озвучивает позицию Церкви?

— Например, председатели Синодальных отделов — в пределах их компетенции. Это важнейшая часть моей работы — разъяснение позиции Церкви. Но мы не можем озвучивать мнение Церкви по любому запросу по принципу «ну-ка быстро нам сообразите по такому закону, по сякому закону». Позиция Церкви основана на пастырском подходе к человеку и к обществу. В чем он заключается? В частности, в дифференцированном отношении к людям. Верующие знают: если к одному и тому же священнику приходят три разных человека с одинаковой проблемой, они могут услышать от него три разные рекомендации. Не бывает двух одинаковых ситуаций и двух одинаковых людей. Похожим образом обстоят дела и с обществом.

— А может священник высказаться в СМИ критически, не опасаясь быть наказанным?

— С одной стороны, я против того, чтобы нас пытались «впихнуть» в логику корпорации. С другой стороны, например, даже в телевизионной среде есть железное правило: публично телевизионщики телевидение не ругают. Это понятно и людям, живущим в самых демократических странах и работающим в самых свободных корпорациях. Дело не в репрессиях, а в том, что священник, высказываясь публично, должен понимать, что есть ограничения. Исходить из аудитории, думать, как его слова будут услышаны. В социальных сетях иногда человеку кажется, что он в праведном гневе резанул правду-матку, по совести поступил. А дальше читаешь комментарии к его высказыванию и видишь, что людям и на его правду-матку наплевать, и на Церковь наплевать, а все, что он сделал, — позволил лишний раз кому-то написать: «Да я и так знал, что там все уроды».

Нужно ли выносить сор из избы? Есть очень хороший ответ: нужно, но только на свалку, а не на улицу. У священников, безусловно, есть право высказываться, но они это право должны уравновешивать пастырской ответственностью, мудростью, не страхом быть наказанными начальством, а страхом стать соблазном для окружающих.

Беседовала Ксения Лученко

Источник: Colta.ru.